Избранные главы книги "Выше Бога не буду"

22.

Детство у меня было хорошим, правда, для этого родители работали с утра до вечера, а папа, кадровый военный, еще умудрялся подрабатывать тем, что шил шапки. Во Львове он в свое время работал помощником портного и там научился шить практически все, кроме шапок: там они особо и не нужны, а вот на Урале его умение оказалось крайне востребованным.

Первую шапку он сшил мне, и она получилась такой классной, что он сшил вторую и себе. Потом еще кто‑то попросил шапку – и понеслось. В феврале 1973 года папа купил машину – дополнительную степень свободы, которую мы всей семьей использовали с огромным удовольствием.

Мы путешествовали по разным городам и республикам, и я стал замечать существенную разницу в ощущениях от изменения своего географического положения. На удалении двухсот километров разница особо не чувствовалась, но если расстояние было больше, я точно понимал: место новое, есть в нем что‑то для меня непонятное, не мое, и поэтому надо быть осторожным. Особенно заметно это ощущение накрывало меня в горах. Горы я люблю не меньше моря, тринадцать лет я жил в их окружении и силе. Но тревожность в горах иногда утомляла. Я понимаю, какую энергетику они несут, и почему родившиеся в горах отличаются от родившихся на равнине. Но это понимание пришло позже, когда система знаков стала для меня объективной. Я помню слова своей бабушки. Всегда есть причина. Ищи. Смотри и увидишь.

Летом 1973 года мы всей семьей отправились на Юг. Югом в советское время был Крым и черноморское побережье Кавказа. Мы выбрали Абхазию. Хотя выбора, в сущности, не было. У папы в военной части служил солдат по имени Андрей. В мае он уволился в запас, а приехав домой, написал моему папе большое письмо, поблагодарил его за поддержку и понимание солдат срочной службы и пригласил с семьей отдохнуть на его родине – в Гантиади, маленьком приморском поселке недалеко от Адлера. Мы сели в машину и поехали. Всю дорогу я просто с ума сходил от нетерпения! Я ни разу не видел моря!

Оно появилось внезапно, в районе Джубги, от горизонта до горизонта, неимоверного цвета и неимоверной красоты и силы. Тогда у меня еще не было опыта сравнения морских энергий – это было первое и самое мощное ощущение величия силы воды. Той стихии, о которой я грезил. Я влюбился в море раз и навсегда. Я и сейчас могу смотреть на него часами или идти под парусом. В море мне никогда не бывает скучно. Его энергия дает мне силы и обостряет интуицию.

Приехав, мы разместились в большом доме, в котором, кроме нас, жили еще пять семей. Дом был огромным, просто гигантским. Нам он понравился! Я быстро познакомился со всеми жильцами и, естественно, с хозяевами – родителями Андрея. Они были так благодарны моему отцу, за то, что их сын служил в нормальных условиях, что нам даже было неловко. Каждое утро они приносили нам свежие овощи и фрукты, сыр и молоко и отзывались на малейшую нашу просьбу. Они не сидели сложа руки – в их огромном саду постоянно кипела работа, но основным их доходом была сдача комнат в аренду отдыхающим. Я даже помню тариф: рубль в день за койко‑место, и все места всегда были заняты! Там я познакомился с Вадимом, 20‑летним студентом из Ленинграда.

Это был длинноволосый, по моде тех лет, парень с бледным лицом. Он был очень вежлив и предупредителен. Отдыхал один. Мы с ним сдружились и вместе ходили на пляж.

У Вадима был приемник, и он слушал радио. Мне всегда было очень интересно, что же он слушает – дело в том, что радио было на английском. Радиостанция называлась «Голос Америки». Я, конечно, знал, что это вражеский голос, но особо не доверял нашим СМИ. Это недоверие не было вызвано влиянием родителей, это недоверие было вызвано тем, что каждый раз, глядя на экран телевизора, я понимал, что диктор неискренен. Что ему не нравится говорить то, что он говорит. Я попросил Вадима перевести передачу. Оказывается, он слушал роман про Сталина. Довольно быстро, но очень тихо Вадим стал переводить мне на русский, а я, слушая перевод с вражеского, понял, что этот роман‑то – правда. Что они не врут, что все так и было – и мания преследования, и паранойя, и страх, и Поскребышев со своей характерной фамилией. Все это правда! Я спросил Вадима:

– А есть ли на русском нечто подобное?

– Да, есть, на коротких волнах, но здесь не поймать – «глушилки» мощные.

Вадим настроил волну – и раздался вой «глушилки». И только на самом краю диапазона я с трудом смог услышать несколько русских слов. С тех пор радио вошло в мою жизнь!

Вернувшись домой, я залез в учебники по радиотехнике, благо, дома они были, ведь папа служил в радио‑технической части. Я сам установил диполь и стал слушать весь мир! Это было так захватывающе! Я ловил переговоры Мурманских лоцманов и прогноз погоды для Амдермы и Диксона. Я знал коэффициент сцепления на взлетной полосе Якутска и новости старообрядческой общины в Бразилии. Я слышал голос Китая о каких‑то советских ревизионистах и об успехах северных корейцев в построении самого справедливого общества. У меня появился новый источник информации. Он шел вразрез со всем, что показывали по двум каналам ТВ, и о чем вещали на Маяке. Он был отличен от газет «Правда» и «Красная Звезда», которые заставляли выписывать пропагандисты.

Но это было позже, а пока, лежа на камнях у красивого моря, я слушал о культе личности. Да, наверное, чтобы попасть под такое определение нужно действительно быть личностью. С большой буквы. Сталин был таким. Со своими фобиями и страхами, но он был личностью. Иначе ему бы не удалось подмять под себя огромную территорию и самое главное – разум миллионов людей, из страха или из глупости и отсутствия информации сотворивших себе кумира и назвавших его вождем всех времен и народов.

А Вадим оказался интересным собеседником. У него, кроме радио, был свой, семейный источник правды – его папа. Он назвал его имя и фамилию. Тогда они мне ничего не сказали: я был из маленького провинциального городка, далекого от большой, с точки зрения общества, культуры. Но имя я запомнил: Георгий Товстоногов. Может быть, когда‑нибудь Вадим прочтет эти строки. Спасибо тебе, Вадим! За радио и ту степень свободы, которое оно мне дало!